Датский порн русскими глазами

В 1995, когда мы начали делать журнал “Медведь”, у нас появилась девушка -фотограф. Кто мог предположить, что спустя много лет она станет автором концептуальной работы “Мои 90-е”, где совместились воспоминания о том времени, фотографии и иллюстрации?

Мы предлагаем отрывок из ее книги, посвященный российскому взгляду на датский порно-бизнес тех годов.

Игорь Мальцев, гл. редактор журнала Медведь 1995-1996

 

“Когда я приехала первый раз работать и разделась, красивая такая, все вдруг они начали ржать. Толстый Хенрик и его друг-фотограф начали пихать друг друга в бок, и потом спросили: “А у вас в России все так ходят?” Я спросила: “В чем дело-то, друзья, что вам не нравится?” А они сказали: “Ну, дело в том, что ты очень мохнатая. Вообще очень круто было бы все это сбрить. Или… ты знаешь, что такое интимная стрижка? Это когда делают какой-нибудь фигурный рисунок на лобке. Ты сходи сейчас в какой-нибудь салон красоты, сейчас их везде делают”.

Я знала, что в Москве так делают все проститутки. Но я же не… Было понятно, что ни в какой салон красоты я точно не пойду, потому что это платная услуга, на которую у меня вообще нет никаких денег. И перспектива все сбрить нахер меня абсолютно устроила. В школе живописи были обычные люди, мне в голову не приходило, что нужно делать какую-то эпиляцию… Я вообще-то не очень волосатая женщина, меня этот вопрос не сильно волновал. Ноги и подмышки я брила станком, а лобок я никогда не брила, потому что меня никто этом никогда не учил.

В России тогда это не практиковалось. А на уроках живописи никто даже не дал повода мне усомниться в том, что что-то может быть не так. Фишка в том, что датчане очень лояльные, там есть натуралисты с бородами на подмышках, а есть и модели бритыми пиписьками. Поэтому я, без всякого смущения, надо, сказать, не стала запариваться на эту тему, понимая, что все это – культурные условности. Просто сделала, как просили. Но, сбрив один раз, делаю так и сейчас. Я на веки вечные усекла, что брить надо, потому что Хенрик как-то очень убедителен был тогда, когда сказал, что “this is more sexy”. И с тех пор это непреложная истина для меня.
Дежурили мы раз в неделю. И работы получалось два-три часа максимум. Я выполняла приблизительно один и тот же набор кульбитов на диване, плюс-минус, в зависимости от настроения. “Маньяков” было много, всех я не помню естественно.

А один раз пришел вполне симпатичный чувак, прям в моем вкусе, можно сказать. Лет тридцати, немного лысеющий, коренастый. И он выбрал меня, и мы пошли с ним на диван. И только я начала там что-то изображать, он очень неожиданно для меня, эдак бесстрастно подошел, расстегнул штаны и сказал, чтобы я взяла в рот. А сам начал настройки в мыльнице менять и на ракурс сверху примериваться. Я сказала, что это не моя работа и я этого делать не буду. Он очень удивился, просто оторопел и сказал: “Я заплачу тебе extra-money!” Но я сказала: “Нет, дело не в деньгах, просто это не моя работа, понимаешь? Это я делаю, а это – не делаю”. Он разозлился ужасно, по-моему, даже хотел ударить меня по морде, но сдержался. Он бегал по этой комнате, истерично что-то причитал по-датски. Типа, что так нельзя с клиентами, и что только русские сумасшедшие могут так себя глупо вести, и зачем тогда ты сюда Но я зарубилась твердо решила, что меня никто не разведет, если я не хочу. Сидела и демонстративно ковырялась в пальцах ног. Вероятно, чтобы совсем отбить у него всякое желание. В итоге он выскочил наружу с расстегнутой ширинкой. Пришел Хенрик и меня отчитал, но и ему я сказала: “Хенрик, мы об этом не договаривались, извини”. Он развел руками и привел ему мою напарницу. Я вышла. Она сделала все как надо не пикнув. Я поняла, что больше сюда ходить не буду, потому что здесь никто мне не гарантирует… неприкосновенность. Несмотря на закон и нордический характер датчан.

Мы ехали с этой девочкой обратно в город на поезде, и она меня начала меня расспрашивать вообще обо всем. А я ее – о ней. Наконец-то мы разговорились. Она рассказала, что она живет с мамой и с папой. А вообще-то она учится на первом курсе чего-то-там-экономического, только поступила, и ей надо оплачивать учебу. Поэтому она этим и занимается. У них с мамой договоренность есть, что Ханна так подрабатывает, а не иначе. А папа ничего об этом не знает. Папе говорить об этом категорически нельзя, иначе он убьет и ее, и маму. Трудная жизнь датских подростков. А потом она спросила, затаив дыхание, у меня, есть ли у меня бойфренд. Я сказала, что есть. И что еще у меня есть муж… одновременно. Она удивилась, сказала: “Разве такое бывает?” “Да, у меня сложная ситуация”. Тогда оона спросила, знает ли мой бойфренд, чем я занимаюсь. Я сказала, что да, конечно он знает. И муж тоже знает, чем я занимаюсь. Только мама моя не знает, потому что она в России, и я не хочу, чтобы она считала, что у меня все плохо. Но больше всего ее удивило то, что мне всего 21 год, а я уже замужем. Это ее просто повалило. Ей было 19 или 20. И, конечно, она до 30-ти не собиралась замуж выходить, как всякая нормальная датская девушка.
Она спросила, как все это может быть одновременно и зачем тогда все это нужно? На этот вопрос я не могла ответить, честно говоря. Ни ей, ни себе. Они про наши эмигрантские дела вообще ничего не понимали. Но даже сами эмигранты не всегда готовы были о них рассказывать, что-то было стыдно, а что-то просто вне закона. Да все пытались делать хорошую мину при плохой игре. Нельзя же бесконечно жаловаться и чувствовать себя лузером. Нормальный человек бы сказал: “Ну, если у тебя все так плохо, уезжай обратно, что ты здесь тогда живешь?”.

А я держалась из последних сил за эту эфемерную возможность получить эту визу. Но на этом моя эпопея со Студией12 была закончена. Очень жаль, что я так и не увидела никогда все эти прекрасные фотографии. Мало того, я пыталась найти Студию12 в интернете, но какой это был год! У них даже страницы никакой тогда не существовало! Интернет был только у програмистов… Хотя, по логике вещей, они же где-то должны всплыть. Это же контент, который сейчас можно использовать на любом… софт-эротическом ресурсе… Хотя, кому сейчас такое нужно? Когда даже порно уже из ушей лезет… Я позвонила Хенрику и сказала, что больше не хочу у него работать. Но он не дал мне слова вымолвить, завопил в трубку, что такое золото как я не должно пропадать! И тут же по телефону мне предложил заработать сразу 3000 за день. Нужно было сняться в эротическом фильме. Его друг приехал из Голландии. Это был очень известный эротический видео-режиссер. Не просто так, не у Проньки на именинах! “Эротическом, не порно! Никакого секса. Как раз, как ты любишь!”, – сказал он. У меня все-таки было табу, я не могла себе позволить сексом заняться в кадре. Да, и вообще…

Как говорится, спать ты со мной можешь, но душу ты мою не получишь, что-то из этой оперы. Это из Куприна “Ямы”, кажется. Потом мне эту фразу, кстати, вспомнили еще, это прям точно про меня было.

Я приехала на съемку и увидела совершенно шикарного усатого голландца. Мало того, что усы были рыжие, он еще непрерывно курил самокрутки, и усы были ужасно вонючие, прокуренные. Фишка его работы заключалась в том, что он снимал серию фильмов про то, как он на улице знакомится с девушкой (каждый раз это был какой-нибудь новый город, новая страна). Девушка – потерялась или иностранка. Весь процесс он снимает субъективной камерой, которую держит на плече. В кадре только девушка и иногда его руки. И никто не знает, кто этот человек за камерой. И сюжет всегда один и тот же: он разводит девушку на секс. Они с ней едут в отель или куда-то к нему домой. Иногда девушка соблазняет его, иногда он – девушку. Она ложится в постель, раздевается и… дальше мы видим, как его руки попадают в кадр и все, и камера выключается.
Дальше у людей случается эротический коллапс, потому что все успевают раскачаться, но не кончить. И никакой похабщины. Чистое искусство. Интересно, проканал бы сейчас такой жанр или нет. Его видео пользовалось популярностью, оно имело большой рейтинг. Но тогда я этого еще не знала. Хенрик нас познакомил, но имя режиссера мне запоминать показалось лишним. Он меня снимал на видео, как я – обаятельная и привлекательная – хожу по Копенгагену. Ветер раздувает мои волосы и я с ним кокетничаю.
Дальше он вывел меня на людную улицу, с проезжающими мимо машинами, и спросил: “А ты можешь показать сиськи проезжающему мимо автобусу?”. Меня на “слабо!” можно взять как мальчика. Это – мое слабое место. Я задрала свитер и показала сиськи большому туристическому автобусу. В Дании это не запрещено. Вот сейчас я уже думаю: а вдруг там были дети? И начинаю покрываться краской. А тогда никому из нас ничего такого в голову не пришло. Общественное же место! Значит – можно!
За сиськами последовали какие-то лапы пожелтевшими от табака пальцами, которые мне пришлось терпеть, потому что это, сука, все-таки, жанр такой. Я пыталась по ходу пьесы выспросить у Хенрика: нормальный ли чувак, надежный ли этот голландец? Хенрик сказал: “Да-да, все нормально, это мой друг, не стесняйся, все хорошо, вы сейчас поедете в отель, и там он доснимет вторую часть видео”. Когда мы зашли в темный старый отель, Хенрик на ресепшене что-то сказал, и нас пустили. Но дама с ресепшн кинула на меня такой липкий взгляд, что меня накрыло волной смущения. Именно в таких случаях люди начинают качать права, обвиняя любопытных в ханжестве. Да что там, ножичком пырнуть могут. Кто ж признается, что просто застыдился! Мы зашли в старинный железный лифт, с какими-то финтифлюшками, такие лифты, по-моему, только до революции были. Лифт стартовал, и голландец опять включил камеру.
Я улыбаюсь туда, а он говорит: “Ну, сейчас мы приедем в номер и займемся сексом”. Заранее мы обсудили кодовые слова. Если мне что-то не нравится или просто нужно остановить камеру, я говорю что-то по ситуации, но использую кодовое слово. Допустим, “бойфренд”. Например, “Мой бойфренд будет ревновать!”. Воспользовалась я ими пару раз: типа, писать хотела. Но тут, в лифте, меня смутила эта безапелляционность. Вроде бы ни про какой секс не договаривались. И вдруг, когда уже педали назад не крутятся и лифт закрылся, всплывает такой фактор. Я думаю: “Ничего себе, сейчас вот так возьмет и вы@бет. И что я смогу ему сказать? В полицию даже не заявишь!” И я ему в полной панике ору в камеру: “Стоп! Мы так не договаривались! Скажи ему, Хенрик!” Оба мои порнографа заржали.
Камеру выключили, вздохнули об испорченной пленке и Хенрик спросил: “В чем дело, что случилось, мы же не будем второй дубль делать в лифте, что такое?” А я переживаю стою и говорю: “Мы же не договаривались про секс! Как это, вообще, сейчас вот вы меня ставите перед фактом?!!” Хенрик говорит: “Спокойно, сумасшедшая русская, ты что же думаешь тут про моего друга? Он что, думаешь со всеми своими моделями спит? Да ты вообще не в его вкусе! У него дома жена есть!” Я ужасно обрадовалась, что я не в его вкусе. И поняла: Это же только для видео говорится! Там же есть сюжет, слова какие-то? Отлегло.
Но на всякий случай я еще Хенрика попросила: “Хенрик, ты не уходи хотя бы, побудь со мной! Ты мой гарант, я же не знаю этого человека”. А он надо мной смеялся: “Не-не, я пойду меня дети дома ждут, что я буду смотреть как он тебя факает?”. Ну, вобщем легкая изменка присутствовала… До конца уверенности не было. Пришли мы в номер, голландец сказал, что сейчас он себе наделает самокруток немножко про запас, а потом продолжим съемку. И пока мы сидели в номере и он делал себе самокрутки, я с ним болтала и поняла, что он вполне нормальный чел. И даже вызывает у меня почему-то жалость. Усталый такой человек с прокуренными усами… Какой-то несчастный, не знаю, почему. И я уже начала ему доверять. Мы с ним выкурили по самокрутке, собрались и продолжили. Вот он уже страстно бросает меня на кровать. Его руки ползают по моему телу. Я стенаю. Он стаскивет с меня трусики, раздвигает ноги и… на этом все. Камера выключается. Конечно, обычно людей это заводит.

В общем, мы все это отсняли, перевели дух, покурили еще по самокрутке и вышли подышать свежим воздухом. Стало понятно, насколько чудовищно прокуренное помещение мы покинули. И он спросил, не хочу ли я есть. Я сказала, что да, я пожалуй не отказалась бы пожрать, только у меня денег нет. И он выдал мне 3000 крон прямо на улице. А потом покормил меня в Макдональдс. Это был первый раз, когда я была Макдональдс. И вообще это был первый раз, когда меня кто-то кормил в ресторане в Дании. Я ехала домой на своем велике, сытая, при бабле и на каблах. Я заработала денег, меня никто не унизил ни разу, даже наоборот, отнесся ко мне, как к человеку. И вдруг поняла, что я как-то очень счастлива. Непривычное такое чувство. И вспомнила, что я хожу на каблуках и в юбке уже довольно давно, с того времени, как работаю в Студии12. И мне удобно в них даже на велике. И я довольна собой необычайно.
У меня все-таки, сука, видимо, вырабатывался от таких занятий какой-то женский гормон. То есть, хотела я этого или нет, я стала более женственной. Это даже отметили это мои друзья, которые привыкли меня видеть в джинсах, в какой-то вытянутой кофте, укуреной и с короткой стрижкой. А тут я уже хожу в мини и даже немножко улыбаюсь, хохо. Вот тогда я подумала, что это нормальная тема, можно этим заниматься. Опять же в надежде, что такой работы будет много. Наивняк. В следующий раз Хенрик уже предложил мне сняться немножко другом фильме. Теперь я уже буду не одна, а с кем-то. Я сначала капризничала: нет-нет-нет, я не буду, давай вот такие же фильмы, как был. Но Хенрик объяснил, что “такие же вряд ли найдешь еще, но могу предложить тебе партнершу, девушку для съемок лесбиянского сюжета”. Ну, это уже нормально. Это ж не какой-то там секс! Это ж по понятиям, без измены любимому, без пенетрации, все хорошо. Для меня это принципиальные были вещи. Хотя я не уверена, что мой бойфренд бы сильно переживал. Честно скажу, у нас уже были какие-то очень странные отношения. Мы к тому времени были вместе уже четвертый год. И два из них – в таких дичайших условиях заграницей. Я бы назвала это уже дружбой с сексом, а не любовью. Постоянно была какая-то компания, постоянно что-то вместе делалось, куда-то ехали, куда-то шли, кто-то еще оставался ночевать, курили, пили, воровали. Мы практически не находились вдвоем. Мне кажется, что в определенный период, он меня даже игнорировал. Он наверное вообще сомневался, стоит ли продолжать эти отношения. Но так как, у нас не было никаких обязательств по отношению друг к другу, эти отношения, хоть и не были хорошими, но как-то странно сохранились. То есть, они как бы незаметно перешагнули через все. Мы даже собирались потом пожениться, но бог миловал.

Да, мы спали вместе, и больше я ни с кем не спала. Для меня было принципиально – больше ни с кем не спать. Тем более, с Алексом! С ним у нас была железная договоренность. Ну и что, что муж – это фиктивно. Ну и что, что он меня любил – я в этом не виновата. Как только я призналась Алексу, что у меня есть Саша, больше не было ни-ра-зу. Я была честна перед самой собой. И это позволяло мне с другими людьми разговаривать так, будто я честная женщина, а не просто какое-то говно, попавшее в трудную ситуацию и делающее все, что может сделать в этой ситуации. Я согласилась на фильм с женщиной. Это уже была какая-то квартира в Копенгагене, недалеко от того места, куда мы ходили с Алексом, когда пытаться занять меня проституцией. Короче говоря, я приехала первая вместе с Хенриком, он меня там посадил в гримерку, чтобы я успела накраситься и запудрить всякие синяки. Я очень смеялась и спрашивала: “Почему ты считаешь, что у меня должны быть синяки?” А он сказал: “Да у вас у всех синяки, вечно!”. Он принес мне в гримерку лимонад. Меня всегда очень трогало, если обо мне кто-то заботился. И я сразу расслабилась. Напевала что-то себе под нос, когда вошла моя напарница. Хрупкая маленькая блондинка. За ней зашла вторая – крашеная в черный готка. Мне было все равно с кем предстоит трахаться.

Не надо только морализаторства… Какая разница, это же фильм! Но, все же я была возмущена: почему их две? Что за фигня, у нас здесь работа или балаган? И я сухо спросила: “Кто будет сниматься?”. Блондинка сказала: “Я. Очень приятно, nice to meet you”. Я оглядела ее с ног до головы, и она совсем стушевалась. Она ужасно нервничала и привела с собой подружку. Для поддержки. Потом они истерично хихикали всю дорогу. И в принципе, увидев меня, я думаю, ее нервозность только увеличилась.
Представьте себе, Black Russian, резкую, всю в черном, мрачную, уже накрашенную, ждущую. Нас посадили на кровать, за камерой стоял Хенрик и оператор. Сюжета не было. Хенрик сказал “Главное, не жуйте сопли! Если все будет нормально, мы снимаем, а если что-то пойдет не так, мы сразу останавливаем съемку”. Девушку вообще парализовало. Весь экшн держался на мне. Хенрик все время просил меня щипать ее за попу, потому что она, говорит, “холодная как бревно, щипни ее, у нее нет эмоций”. И я даже один раз действительно ее ущипнула в шутку за попу. Кажется, она так переживала, бедная, даже не знала, как со мной себя вести. Вела я. Не то , чтобы мне это особо нравилось. Но я хотела сыграть хорошо, натурально, как в театральном кружке в школе. То и дело, нас просили замереть или запомнить положение тел, пока они что-то там химичили в настройках. Это было нелегко, мышцы сводило порой. А потом, через две минуты: “Так, с того же самого места!”
А еще нужно было запомнить темп, на котором сделали паузу. И сохранить видимость страсти. Это работа: никакого вожделения, никакой похоти вообще. И как она может быть, если ты все время должен следить за положением тела в пространстве для того, чтобы не закрывать, так сказать, от камеры самое главное, чтобы видно было это и это. А потом: “стоп, сейчас будет наплыв”, значит соответственно они делают крупный план…то есть ты работаешь на камеру и не испытываешь ничего вообще при этом. Это – тяжелая физическая работа. Не слишком почетная. И не слишком доходная. Наверное этим заниматься более приятно, чем перед камерой косить траву, например, или копать яму, но в принципе я особой разницы не вижу. Иногда девушка начинала постанывать и я не на шутку удивлялась: чей-то она вдруг? За камерой наш режиссер отпускал иногда какие-то замечания, типа: “лижи сильнее”. Я плохо знала язык. И, чтобы увериться в том, что правильно его поняла, я рефлекторно поворачивала на него голову. На это он ужасно сердился и орал: “Наху@ ты смотришь в камеру! Я же тебя просил никогда не смотреть в камеру!!! У тебя взгляд, как у убийцы! Все, стоп, давай с того же места! Давай, как ты там лежала? Где твой язык был? Все, с того же места, поехали!”. И когда я опять взметнула на него случайный взгляд, он сказал: “Все, блин, double or trouble?”, Я первый раз слышала такое выражение. Сильно замешкалась, мало ли что, потом за базар отвечать придеться… и я сказала: “Ээээ, наверное, trouble”. А он: “Тогда я тебя сейчас побью!” И все засмеялись. Какой-то странный такой датский юмор. Денег мне заплатили. Опять 3000. Я становилась богачкой. Я накопила уже целых 5 тысяч крон. В принципе мне даже не хватало еще чуть-чуть до нужной суммы. Я мечтала купить себе видеокамеру. Чтобы снимать артхаус. Ну, может быть, с элементами порно. И откладывала все эти, непосильным трудом нажитые балабашки.

Хенрик потом сказал, что мои глаза в камеру могут заставить упасть член у любого мужчины. И им все это пришлось вырезать, и что этот фильм вообще не пойдет теперь никуда, потому что одна лежит, как полено, а вторая зыркает серьезным взглядом в камеру. Это не секс. “Придется тебе сниматься еще раз, в еще одном фильме”, сказал Хенрик. “Теперь ты будешь трахаться с семейной парой.”

Отрывок из 19 главы, 2 части.
автор: Хельга Стен

фото: Ольга Каминка/ Flickr
иллюстрации: Ульяна Подкорытова