Любовь с Кобзоном и раком

Русские с такой уверенной надеждой кричат «Карма!» – можно подумать, Кобзон отработает её за всех.

Как только обстоятельства твоей личной жизни становятся известны вдруг пятым, восьмым и стотысячным лицам, и из них видно, что с тобой поступают по-мудацки, обязательно найдётся умник, который в первых словах тебе припомнит, что ты и сам мудак. Но есть такое, никуда не денешься. У новости о том, что Кобзон попросил у Путина крыла, чтобы пересечь границу и полечиться в Германии, разрезов много. Один из них в том, что она снова прочистила сетевую канализацию. Наши комментаторы и ЕС слились в торжествующем засосе. Я пьянею от этого понимания!

У ЕС ничего личного, как обычно: санкции есть санкции – сухие, скучные люди. Рунет прокалывается наболевшим: депутат государственной думы, адов закон подписал, по телевизору поёт, в мафиозных связях как фундук в нуге — за всё нужно платить!

Запрет на пересечение границы, при условии наличия у больного ракового заболевания, сомнительного толка наказание: как можно не пускать к лечащему врачу? Дайте ограничение по перемещению и цели путешественника. Дайте выздороветь и допросите, раз он по уши скомпрометирован, а вы озабочены уровнем российской коррумпированной преступности. И пригласите на лечение следующего.

«Пусть полечится, как все!» — не вопрос.

Восемь утра, молодая семейная пара – онкология у жены — читает фейсбук, сидя в холле отделения химиотерапии 62-й московской онкологии:

— А Кобзона не пускают в Германию…
— Н-да… —

В раковом корпусе все очень спокойны. Ей скоро на процедуры. Сегодня что-то сломалось в лаборатории, анализы задерживаются, и начало процедур тоже, и пациенты дремлют в креслах. Уже разнесли завтрак в стационар, пирожки, я, вероятно, прогуляла. По мере поступления анализов, врачи вызывают пациентов на осмотр и консультацию, корректируют дозировку и направляют в распоряжение медсестёр. Те ставят нам капельницы, мне – с паклитакселом.

У меня III стадия рака, а у больных, как известно, высокая степень взаимовыручки, или как-то там. Я смотрю на эту историю из-под капельницы. Мне безразлично кто на соседнем койко-кресле в процедурной, и скольких детей он съел, а скольких спас, им всем, я надеюсь, тоже. Раковые клетки способны взбухнуть в каждом четвёртом жителе Земли.

Всяк выходящий из капельной комнаты желает остающимся выздоровления. Закончилась давеча капельница у бабушки лет семидесяти, может и больше, которая до того лежала вся в противорвотных пелёнках, белого как пергаментная бумага цвета лица, с игловатыми коленочками и локотками, вся исколотая химией – кажется, Ария Старк уже сняла с неё маску — и кое-как, держась восковыми веточками, в которые превратились её руки, за руки мужа, еле-еле усевшись в коляску, она велела всем выздороветь.

Я ничего о ней не знаю. Любила она своих детей или сдала в детдом в годы безжалостной юности, сотрудничала с КГБ или у неё на глазах расстреляли деда, – это её дела. Мне лично хотелось, чтобы теперь, пока она будет писать завещание, никто из сочувствующих не злоупотребил её раскаянием.

Когда, сидя с катетером в вене, рассматриваешь сочувствие в контексте идеи всеобщей любви, понимаешь, что оно – момент критической тишины и доступности врачебных манипуляций. Русские комментаторы, во всей красе гордости за отечество и боли за него, в своём сочувствии избыточно превосходны.

Лечение на родине – это вы такое наказание Иосифу Давидовичу придумали, карапузы злобные? Да пошлют вам боги освобождение от этой жертвы! А не вам так хоть внукам вашим. У нас в 62-й онкологию отлично лечат! Не всю, не для всех, к сожалению, мою лечат, а Кобзонову – нет. Тут в другом дело.

Ирвин Ялом цитирует своих пациентов: один пошутил, что «рак излечивает психоневроз», другой заметил: «Для того, чтобы научиться жить, мне понадобился рак, исковеркавший мое тело». От себя добавлю, что рак удивительная болезнь, учебно-лечебная, но не пожелаю вам его во исцеление. Ребятки, найдите себе «побуждающее переживание» с наиболее благоприятной статистикой выживания.”

Алена Городецкая